Исход
Тихонько
Рукой осторожной и тонкой
Распутаю путы:
Рученки, - и, ржанью
Послушная, зашелестит амазонка
По звонким, пустым ступеням расставанья
Топочет и ржет
В осиянном пролете
Крылатый. – В глаза – полыханье рассвета.
Рученки, рученки!
Напрасно зовете:
Меж нами – струистая лестница Леты.
М. Цветаева
Здравствуй, Усаги…
Нет-нет, не открывай глаза, спи. Я тебе просто снюсь.
Да, конечно, я никак не могу здесь быть сейчас. Я ведь никогда не совершаю странных поступков, правда?
Если бы ты знала, Усаги, как мне надоело все это… Как надоело всю жизнь играть одну и ту же роль – вечной тихой отличницы, всегда самой рассудительной, самой правильной… Почему я не имею права меняться?
Я всегда думала, что это единственно возможный путь. Что только книги стоят внимания, что мир на них и заканчивается. Что учеба – единственное стоящее занятие.
Ты научила меня другой жизни, помнишь, малыш? Ты стала моей первой подругой, научила веселиться, подарила мне другой, полный жизни мир…
А теперь мне этого мало, Усаги. Потому что даже так, даже с вами я все равно продолжаю оставаться в этом осточертевшем обличье. Потому что мне никак не измениться. Все будет по-прежнему – и здесь, и в Хрустальном Токио… я так навсегда и останусь такой, как сейчас. Просто потому, что вы привыкли меня такой видеть.
Но я больше не могу! Я ведь не робот, не компьютер! Я тоже хочу жить полной жизнью, совершать глупости, любить!
Не говори ничего, Усаги, просто слушай меня. Это же просто сон…
Я уже приняла решение. Я больше не смогу оставаться с вами. Я очень люблю тебя, поверь мне, и девочек тоже, вы очень дороги мне. Но если я останусь, я просто умру, задохнусь здесь…
Я ухожу. Сецуна откроет мне Дверь, она понимает, почему я делаю это… Я больше никогда не вернусь, глупенький мой лунный кролик. Не увижу твоего Хрустального Токио.
Зато познаю другие миры. Пройду тысячью дорог, увижу тысячи новых городов, узнаю новые песни и новые легенды… Наверное, у меня будет другое имя, а может быть – тысячи имен… Может быть, я буду жить вечно, может, проживу одну короткую человеческую жизнь… Но я наконец освобожусь от этой дурацкой, навязанной мне маски, смогу быть такой, какой сама захочу.
Как давно я мечтала об этом! Как давно мне снятся сны о иной, настоящей жизни! Но не могла бросить вас, пока вы нуждались во мне, пока не были побеждены враги… А теперь вам больше не нужна моя помощь.
Я уже знаю, как это произойдет. Как я сброшу свою прежнюю жизнь, словно змея – старую кожу. Как я наконец стану свободной – от обязательств, от старых долгов, от своей Силы...
Но я знаю, что буду скучать по вам, Усаги. Несмотря ни на что. Вы были лучшим для меня в этом мире. Поэтому я и прощаюсь только с тобой – потому что боюсь, что не смогу уйти иначе. Но остаться тоже невозможно, постарайся понять меня.
Вот и все, милая, мне пора. Не открывай глаза…
Спасибо тебе за все, Усаги. Прости… и прощай.
* * *
В полутемной, идеально убранной комнате хрупкая девушка с голубыми волосами дописывает изящным бисерным почерком слово "прощайте" и ставит точку. Затем улыбается своему отражению в зеркале. Жизнь уходит из сапфировых глаз, и то, что некогда звалось Ами Мицуно, становится просто сломанной куклой, поникшей в кресле.
* * *
Завтра ударит невероятный в середине апреля мороз, и лед скует город, превратив в его невероятную хрустальную сказку. Люди будут с изумлением и ужасом смотреть в окна на заледеневшие деревья и ждать не то конца света, не то наступления новой эпохи, и по телевизору начнут передавать панические сводки новостей. И лишьвсегда готовые к чудесам дети выбегут на улицы и будут играть среди воздвигнутых за ночь ледяных дворцов.
А в доме Цукино зазвонит телефон, и Рэй, задыхаясь отслез, будет кричать в трубку: "Ами... она... она..."
- Я знаю. – ответит внезапно помертвевшим голосом Усаги. – Знаю.
